Филиппов в а архитектор: Персональный сайт — Филиппов В.А.
Филиппов — топ-архитектор – Газета Коммерсантъ № 237 (1640) от 19.12.1998
533 2 мин. …
 Филиппов — топ-архитектор
Но лишили Госпремии
В московском Музее архитектуры им. А. В. Щусева открылась выставка Михаила Филиппова.
Прошедший год окрасился стремлением нескольких околоархитектурных образований из архитекторов «делать звезд». Архитектурная галерея нашла семь штук, о чем Ъ писал в среду. Из всех найденных за год звезд архитектуры Филиппов наиболее полно отвечает западным продюсерским критериям звезды. Эти критерии сравнительно просты и заключаются в двух правилах. Первое — тождественность себе: звезда должна все время порождать узнаваемые вещи. Во-вторых, она должна регулярно светиться — выигрывать конкурсы, получать эксклюзивные объекты или устраивать скандалы.
Невозможно представить себе авангардиста Френка Герри, приставляющего к дому колонны или классициста Квинлена Терри с проектом бензоколонки в стиле хай-тек. В России — наоборот. Травмированные скачками генеральной линии советского зодчества, у нас архитекторы полагают главным достоинством умение работать в любом стиле. В основе своей — это позиция конструктивиста, шарахнутого по голове сталинским ампиром, но сегодня генезис травмы забыт, и мы имеем дело с удивительным феноменом уверенного и гордого стояния архитектора в позе «чего изволите?».
Уникальность Филиппова в том, что он делает только классику и ничего кроме классики. В конъюнктуре поиска звезд эта последовательность творческой позиции не смогла не сработать. За два года Филиппов последовательно выиграл два ежегодных общероссийских конкурса «Зодчества» и московский смотр «Золотое сечение». Между различными организациями — архитектурной галереей, Академией архитектуры, Союзом архитекторов развернулась борьба за то, кто будет его продюсировать.
Забавно, но, по-видимому, все эти продюсерские усилия закончились грустным пшиком. Хотя окончательное решение о Госпремии принимается в апреле, комиссия по видам искусства уже прошла.
Дав Еврейскому театру высшие премии — «Золотое сечение» за проект и первое место на «Зодчестве» за реализацию, комиссия из тех же людей, которые присуждали эти призы, вдруг пришла к выводу о недостаточных качествах постройки. Этот неожиданный вывод был сделан на фоне активной антисемитской кампании КПРФ. Правда, говорить об антисемитизме комиссии в целом нет оснований. Только один из ее членов, главный архитектор Нижнего Новгорода Александр Харитонов, активно возмущался «еврейским пространством». Но стояние в позе «чего изволите?» не может не влиять на менталитет. Прекрасная архитектура, но чтобы сейчас в России Еврейский театр и получил Госпремию — слушайте, давайте не будем дразнить гусей.
Конечно, Филиппову как звезде не хватало скандала, а решение комиссии иначе как скандальным не назовешь. Однако положительное в этой истории — ее естественность. Филиппов не звезда современного московского контекста, он вообще не из этого контекста. Он вообще не звезда. Слово «звезда» произошло от французского «этуаль», этуалями в XIX веке называли дам, вечно находящихся в позиции «чего изволите?». Он же пытается делать архитектуру, находящуюся вне конъюнктуры сегодняшнего дня. Что, как оказывается, вполне осмысленная стратегия, поскольку конъюнктуры на дворе довольно грустные.
ГРИГОРИЙ Ъ-РЕВЗИН
Классика – не мой выбор.
Это выбор человечества«Римский дом» – жилой дом во 2-ом Казачьем переулке» – был построен в 2005 году. Первый большой объект Михаила Филиппова уже тогда был оценен критикой как явление исключительное. «Это лучший дом в Москве за последние сто лет», – писал Рустам Рахматуллин в «Известиях» (30.09.2005). Событием международного масштаба, доказывающим, что классика способна возродиться, назвала его Лара Копылова («Интерьер + дизайн», 11, 2005). «Произошло чудо…», – соглашался Григорий Ревзин, собравший отзывы коллег в статье, опубликованной в журнале «Проект классика» (март, 2006) и в монографии «Михаил Филиппов: Архитектор-художник» (ОГИ, 2011).
Многофункциональный жилой комплекс «Римский дом» во 2-м Казачьем переулке. Авторский коллектив: М. Филиппов (главный архитектор), М.Леонов, Т.Филиппова, А.Филиппов, О. Мранова, Е.Михайлова.
Премия, полученная спустя 7 лет, свидетельствует о том, что мнения критиков прошли проверку временем. Эта победа напоминает и о таком феномене, как популярность хорошей классики на рынке недвижимости. Критики и аналитики не раз писали о том, что продается она быстрее и легче, чем все остальное, и дополнительные затраты на декоративные детали при строительстве довольно быстро себя окупают, если цена квартир не слишком превышает среднюю рыночную. Однако качественно работать в стиле, к которому не ослабевает народная любовь, сегодня способны лишь единицы. Михаил Филиппов, еще лет 30 назад сформулировавший свои принципы, – безусловно, один из таких мастеров. Встретившись с архитектором, мы поговорили о том, что было и остается для него самым важным в творчестве, и как он к этому пришел.
– Михаил Анатольевич, однажды Вы сказали, что учились «самому правоверному модернизму и успешно работали в этой эстетике в первые годы после учебы». Напомните, пожалуйста, почему же в итоге вашем выбором стала классика?
– Классика – не мой выбор. Классика – это выбор человечества. Это абсолютно объективная истина, засвидетельствованная памятниками архитектуры. Но самое важное, что это – система, наиболее созвучная природной геометрии нашего восприятия мира. В человеке заложено ощущение оси, наше зрение и способ передвигаться по земле подчинены крестообразной системе координат, нам нравятся устойчивые, соразмерные нам формы. А эстетика устойчивости это и есть ордер. Суть его в том, что даже в маленьком каблучке есть выносная часть и есть часть поддерживающая, они чередуются и в других элементах. Отсюда психологическое ощущение устойчивости.
– Но ведь и модернизм оперирует крестообразной системой координат?
– Это совсем другая эстетика. В ней все вещи делаются по одним и тем же принципам. Построить дом, нарисовать книжную полку и спроектировать компьютер можно, руководствуясь одной и той же простой модульной клеточкой. Она уравнивает небоскреб, плитку в туалете и упаковочную коробку. В этом я вижу больше дизайна, чем архитектуры. Это художественная система, которой как бы нет. Она отрицает принципы старой художественности – с ее уместностью, соразмерностью, пропорциями. Вид модернистского дома, его габариты обуславливаются в первую очередь функциями, различными нормами, намеком на некий, часто далекий от архитектуры, техногенный или бионический образ, нарисованный, как правило, в небрежной, эскизной манере. При проектировании классического здания и функция, и конструкция, и инженерные коммуникации определяются пропорциями его фасада. Эти пропорции подчинены строгим модульным соотношениям, где радиус колонны жестко связан с ее высотой и так далее. И главной задачей архитектора становится поиск правильных пропорций, потому что они – основное условие красоты.
«Я курировал это дело в Риме»
Михаил Филиппов, автор проекта UP-квартала «Римский»
Лара Копылова:
– Насколько уместен столь утонченный и изысканный классический дизайн в сегменте жилья эконом-класса?
Михаил Филиппов:
– Массовая застройка определяет образ города, и именно поэтому он должен быть красивым для современников и их потомков. То, что происходит сегодня в сегменте массового строительства, я бы назвала, если не сказать слишком тонко, халтурой. И это не может быть оправдано тем, что это «дешевое» жилье, потому что любой достойный архитектор просто обязан прилагать интеллектуальные усилия.
– Мне кажется, архитекторы давно забыли о таких вещах, как осевое проектирование или симметричная композиция…
– Архитекторы забыли свою профессию. Все современные интерьеры, в каком бы стиле они ни были, от классицизма до модернизма, испорчены так называемыми свободными абстрактными композициями. Вот почему даже плитка в вашей ванной уложена плохо, потому что она начинается с угла и заканчивается там, где упирается в противоположную стену. А раньше слои тайлов начинались от центра, то есть от оси, и заканчивались одинаковыми углами.
— Сегодняшний классицизм часто обвиняют во всех смертных грехах: качестве Disney Land и несоответствии высоким стандартам, заданным его историческими прототипами. Можете ли вы объяснить, что такое настоящий классицизм и ваш творческий метод?
– Правильный способ использования классической традиции – это осевое проектирование, которое должен делать архитектор, проектируя интерьеры или генеральные планы крупных городов. Это один и тот же прием, и именно его я использую в «Римском». Структура исторических городов, которая нам всем так нравится, представляет собой наложение прямоугольной сетки и радиального плана города в виде звезд. Это наложение порождает множество проблем, которые в конечном итоге решаются — блестяще или не очень, в зависимости от обстоятельств. Вот что значит для меня «правильная» архитектура, потому что если копипастить одинаковые прямоугольные дворы, то это не классицизм, а в лучшем случае некачественная копия сталинской архитектуры. Это не то, что мне интересно. Вы только посмотрите, как пересекаются зал Браманте и дворы в Ватикане! Решение этих углов, пересечение двух систем, наложение стен старинных дворцов, бывших здесь прежде – вот что такое настоящая классическая традиция! Это сложность, которая решается виртуозно.
– Но и модернисты часто строят свои формы на пересечении своих объемов…
– Одного пересечения объемов недостаточно! Что такое старый фасад? Это не просто массив столбцов! В нем всегда есть небольшая композиция. И эта композиция состоит из микрокомпозиций. Взгляните на любой дворец – вы увидите три-четыре правильных композиции, которые вместе образуют одну большую. Если мы делаем, например, проект реконструкции интерьера классического дворца, мы увидим, что все его двери и окна находятся именно там, где они должны быть, колонны стоят на равных промежутках между окнами, а если дверь , скажем, ведет из одного зала в другой, то, принадлежа двум разным композициям, остается правильным для них обоих. И именно так должен быть спроектирован каждый элемент города, то есть фасад. Это должно быть красиво; он не должен быть слишком длинным или слишком коротким, или слишком высоким, или перенасыщенным деталями.
Он должен быть просто красивым в традиционном понимании этого слова. Красота — очень холодное и жесткое понятие. Она создается как праведность, с помощью геометрического ума, пифагорейского, а не алгебраического типа. И в этом его прелесть: вам не нужно ничего вычислять. Я делаю наброски с помощью циркуля и пары угольников, как это делалось в старые времена. Таким образом, я получаю это красиво и быстро.– Но вам же нужно знать пропорции, не так ли?
– Вместо того, чтобы возиться с этой ерундой, известной как «золотое сечение» – которой на самом деле не существует – лучше спроектировать так, как это сделал Браманте, с помощью циркуля, основываясь на простых и понятных пропорции. Все эти «законы» можно изучить за одну ночь – достаточно взять Михайловскую книгу и прочитать, в ней есть все, что нужно знать об этом, но люди работают десятилетиями, не зная, что арки имеют какие-то определенные пропорции, что надо уметь вписать в арку два круга или полтора или только один. Эти пропорции были разработаны людьми, которые не умели ни читать, ни писать, ни извлекать квадратный корень — и им это было даже не нужно. Как появился Пантеон или Колизей? Люди любят снимать о них детективные фильмы, о том, что эти здания якобы созданы инопланетянами. Но все, что вам нужно сделать, это взять свой набор площади!
– Каковы градостроительные особенности УП-квартала «Римский»? А почему такое название?
– План Римского основан на наложении звездчатой и прямоугольной систем координат. Это делается не для того, чтобы получить возможность возиться с красивыми планами, а для того, чтобы в конечном итоге получить микроансамбль в каждом уголке каждого двора. Дело не только в этом наложении двух систем координат — дело в том, чтобы придать им неожиданное ощущение прекрасной полноты. Я наблюдал за этим делом в Риме. В этом городе есть интересное явление. Там была грандиозная композиция из античного дворца и терм Диоклетиана. Основанный на древней системе руин, он дал четыре церкви, несколько двориков и полукруглую площадь Республики. Он определил архитектурный облик этой части Рима. Если бы не модернистский вокзал Термини, который они там построили, все было бы просто идеально.
Или взять состав Марсово поле. Это были мощные ансамбли, подобные храмовому комплексу Пантеона, которые сливались с ансамблем, окружающим Театр Помпея. До начала эпохи Возрождения градостроительство Рима было довольно бессистемным. Но затем в XVI веке происходит мощный градостроительный прорыв: строят трехлучевую систему, которая начинается от площади Пьяцца дель Попполо. А вокруг появились кварталы и дома, очень живописно наложенные на остатки древних построек, композиций и подвалов Марсова поля. А это дает невероятное количество интереснейших ракурсов, особенно вокруг Ларго Архентино. Театр Помпея встречается с системой градостроительства эпохи Возрождения, с Виа Джулия. Прямоугольная система наложена на огромный полукруг Театра Помпея. И это дает вам эффект, который вы можете увидеть с площади Кампо-деи-Фьори. Над правильной прямоугольной площадью доминирует полукруглый объем, который неожиданно живописной системой примыкает к палаццо огромной высоты. Если очень хорошо продумать систему перекрытия сетки, то можно придумать что-то еще более интересное, чем Рим. Ну, может быть, не так интересно. Справедливости ради надо сказать, что Рим – это настоящий архитектурный шедевр.
– Рим показался мне очень мощным, и это тоже навело меня на мысли о деконструкции, только на классическом материале. Стоит отметить, что деконструктивист Питер Эйзенманн давал своим ученикам задание проанализировать Марсово поле.
— Когда Корбюзье впервые оказался в Риме, там как раз закончили памятник Виктору Эммануилу. Корбюзье был абсолютно прав, говоря, что Рим представляет собой сочетание мощных кубических объемов. А еще сказал, что если честный человек увидит памятник Виктору Эммануилу, то никогда в жизни не воспользуется орденом и колонной. В этом смысле я согласен с Корбюзье, потому что это самое уродливое, что когда-либо было создано человеком. То, что я делаю, это протест против памятника Виктору Эммануилу и против сталинской архитектуры, против их такой тупой дискредитации классической традиции. Однако пророчество Корбюзье не сбылось. Пророчество Корбюзье породило так называемый кубизм в массовой застройке — возьмем в качестве примера московский Орехово-Борисово. Вся эта свобода пересечения объемов хороша только тогда, когда каждый объем имеет свою композицию и свой фасад. Когда это условие соблюдается, все становится интереснее. Или возьмем, к примеру, Венецию! Его планировка совершенно безумна и лишена какой бы то ни было логики — но поскольку каждый дом стоит рядом с другим и имеет свою композицию — иногда грандиозную, как у Лонгхена Палаццо, — это работает. Но когда все сводится к похожим друг на друга окнам и пересечению похожих объемов, в итоге получается хаос. Вот как выглядит наша градостроительная индустрия: как будто кто-то хаотично раскидал детские кубики, потом положил их один на другой, а потом назвал это «свободной композицией». А потом, что еще хуже, мы придумываем все эти искусственные композиционные идеи. С такой градостроительной культурой не справился даже такой великий талант, как Корбюзье — достаточно вспомнить, как он дискредитировал себя Чандигархом.
– Корбюзье однажды сказал, что кто увидит памятник Виктору Эммануэлю один раз, тот никогда не сможет сделать приличную классику. Но проблема в том, что большинство архитекторов во всей современной классике видят Виктора Эммануэля.
— Я никогда не подражал Парфенону или любому другому дворцу. Мне нравится город, а город, к несчастью для модернистов, состоит из красивых зданий… Если вы мне покажете хотя бы один город, состоящий из модернистских зданий, по которому можно прилично прогуляться, это убедит меня в обратном. Но этого города нет.
– Некоторые говорят, что это Тель-Авив?
— Уродливый город с видом на море со множеством отелей 1960-1970-х годов, которые превращают его, в отличие от приличных приморских городков, в какой-нибудь провинциальный курорт. Да, в Тель-Авиве есть свое очарование, потому что он был построен бежавшими из Европы конструктивистами, но это все, что он может предложить.
— Вернемся к UP-кварталу «Римский». Он действительно новаторский с точки зрения планировки, деталей и материалов, но самое необычное изобретение — этот двухуровневый город. Конечно, есть двух-, четырехуровневые (Ла Дефанс в Париже) и даже восьмиуровневые города (в Японии). А в «Римском» все иначе. Что конкретно отличает его?
— отличается тем, что нижний уровень основан на генеральном плане, в котором есть подъездные пути к кварталам, обеспечивающие доступ к зданиям и т. д. А на верхний уровень могут попасть только автомобили экстренных служб. Никогда раньше не было двухуровневого генерального плана. Это повлекло за собой невероятные трудности проектирования. Чтобы создать полноценный нижний уровень, мы приложили немало усилий, чтобы дать ему достаточно солнечного света, сделав множество проемов и пандусов. Осевая система площадей и улиц, о которой я уже говорил, присутствует и на нижнем уровне. Нам не нужно будет заниматься навигацией и рисовать стрелки, указывающие на подъездные пути — все и так будет понятно. Благодаря отверстиям, пропускающим окружающий свет, вы как бы читаете градостроительную систему с потолка. Кроме того, это обеспечит естественную вентиляцию. Воздух на нижнем уровне не будет душным; как раз наоборот – есть небольшая опасность сквозняков.
— Насколько я знаю, впервые в истории идея двухуровневого генерального плана была предложена Леонардо да Винчи в его рисунках, посвященных идеальному городу. И, как ни странно, идея лестницы Шамбор тоже была предложена Леонардо, хотя он сам ее не проектировал. Он жил и умер в замке Чамбор. Что вы можете сказать о влиянии Леонардо?
— Леонардо нарисовал двойной город не ради красоты, а ради социальной структуры — чтобы разделить служебные и общественные территории. Он разделил в пространстве гужевой транспорт, канализацию и общественный уровень. Chambor был спроектирован как полупрозрачное «стекло», которое, освещенное с двух сторон, создает компактную секцию. Винтовые лестницы проходят одна под другой, не пересекаясь, и имеют окна – внутренние и наружные. Один Чамбор я уже построил в жилом доме, только он односторонний, а в том доме четыре этажа (Михаил имеет в виду «Римский дом» в Казачьем переулке — прим. ред.).
– Новую традиционную архитектуру часто упрекают в низком качестве строительных и ремесленных работ. Его также ругают за несоответствие фасадов историческим прототипам. Как вы решаете этот вопрос в UP-квартале «Римский»?
— Недавно мы изобрели фантастический материал в сотрудничестве с одной компанией. Это имитирующая камень штукатурка, создающая полную иллюзию римского кирпича. Используя мокрую штукатурку, мы максимально стилизуем римскую кирпичную кладку. Как мы это делаем, рассказывать не буду — это наша коммерческая тайна! И это действительно недорого, как и положено мокрой штукатурке.
— А вы уверены, что ремесленник все это не испортит?
– Конечно! Это продолжение нашей темы на большом философском уровне. Я абсолютно уверен, что фасады в конечном итоге означают возврат к старым технологиям ручного производства. Культ этого спичечного дома, построенного из разных материалов, привезенных со всего мира, совершенно неправильный! Потому что дом — это организм, который просто так не склеишь из привезенных элементов, которые все равно не приживутся, потому что каждый из них сделан в разной конструкции. Их комбинация не выдерживает никакой исторической проверки. Даже железобетону не больше ста лет. Никто не знает, как она поведет себя в грядущие века. Мы знаем, как поведут себя кирпич и камень. А фасады делаем по старинным технологиям. Мы не изготавливаем фасадные элементы в других местах; по крайней мере, мы пытаемся свести его к минимуму, насколько это возможно. Нельзя, чтобы одни люди отвечали за изготовление элемента фасада, а другие отвечали за его размещение на фасаде. В конечном итоге вы получите несоответствия повсюду. Все будет как в старые добрые времена: лепишь штукатурку, а потом на нее натягиваешь профили. Это технология, которую применяли еще в сталинские времена. Моя мама могла бы сделать это. Серьезно, ей приходилось карабкаться по лесам и растягивать профили.
Знаете ли вы, как рождается красота? У меня есть прораб на одном из моих проектов, он итальянец. К счастью, у него нет архитектурного образования, поэтому он изучил Quattro libri и разослал всем своим подрядчикам. Потому что красота, по меткому выражению Мандельштама, «не прихоть полубога, а жадный глаз простого столяра».
УП-квартал «Римский» © Михаил Филиппов Архитекторы
УП-квартал «Римский» © Михаил Филиппов Архитекторы
Михаил Филиппов Картины | Saatchi Art
Картины, 5,9 Ш x 7,9 В x 0,1 Г,
Картины, 8,3 Ш x 6,3 В x 0,1 Г,
Картины, 6,3 Ш x 9010 В,
5Картины, 6,3 Ш x 8,3 В x 0,1 Г, дюйм
Картины, 39,4 Ш x 29,5 В x 0,8 Г, дюйм
Картины, 6,3 Ш x 8,3 В x 0,1 Г, дюйм
Картины, 6,9 Ш x 8,9 В x 0,1 Г в дюймах
Картины, 6,9 Ш x 8,9 В x 0,1 Г в дюймах
Картины, 9 15,7 Ш x 10 Г x 11.
05Картины , 15,7 Ш x 11,8 В x 0 Г, дюйм
Картины, 11,8 Ш x 15,7 В x 0 Г,
Картины, 11,8 Ш x 15,7 В x 0 Г,
4 Картины 6,9 В x 0,1 Г дюйма
Картины, 8,9 Ш x 6,9 В x 0,1 Г дюйма 9
Картины, 11,8 Ш x 15,7 В x 0 Г в
05Картины , 16,6 Ш x 12,4 В x 0 Г,
Картины, 7,9 Ш x 11,8 В x 0,1 Г,
Картины, 11,8 Ш x 7,9 В x 0,1 Г,
5 90 Ш х 13,8 В x 0,8 дюйма
Картины, 13,8 ширины x 9,4 дюйма x 0,8 дюйма
Картины, 23,6 Ш x 23,6 В x 0,8 Г в
Картины, 36,6 Ш x 36,6 В x 1,6 Г в
Картины,
Ш x 17,8 Г x 17,8 дюйма 05
Картины , 11,8 Ш x 7,9 В x 0,8 Г,
Картины, 13,8 Ш x 17,7 В x 0,8 Г,
Картины, 17,7 Ш x 27,6 В x 0,8 Г,
5 Картины 7,7 Вт x 27,6 В x 0,8 дюйма